— Серьезная история.
— Да, поведение в соцсетях — отдельная тема. Эта история вышла в плоскость конфликта. У других — команда сразу садится и договаривается про правила: что можно, что нельзя, мы указываем, где работаем, или не указываем, мы пишем что-то про компанию или не пишем. В одной компании, например, всячески приветствуется упоминание о том, что человек в ней работает. Там сильно развито корпоративное волонтерство, и люди сами освещают корпоративные и социальные проекты, тем самым еще выступая амбассадорами бренда.
— А есть сейчас у вас запросы по мотивации?
— Таких запросов у нас стало меньше за последний год. Клиенты наши разделились на две условные группы. Первые — у которых все хорошо, открылись какие-то новые возможности, и вторые — у которых все плохо, они вообще на грани выживания. И в том и в другом случае мотивация — не приоритет. У вторых денег нет мотивировать, все мотивационные программы «на стопе», ждем лучших времен. А тем, у кого все хорошо, — тоже не до
мотивации: зачем мотивировать, и так все хорошо, давайте бежать. Какие-то старые системы мотивации действуют, и никто про них не вспоминает, потому что не до них. Мотивировать надо, когда у тебя «средне», и надо бы ускорить, — а таких клиентов у нас почти не осталось…
— Слышали, что у вас был запрос — через систему мотивации повысить производительность.
— Про производительность — это чаще запрос крупных компаний. Они про это периодически запрашивают, когда всплывает тема: национальные приоритеты, национальный проект, государственный KPI, — и они думают, каким образом это померить. Но тема KPI и без привязки к мотивации бывает. Она актуальна в силу именно целеполагания: а что делать, а куда бежать, а какая стратегия, а давайте цели сформулируем, а как мы будем их мерить… То есть тема KPI актуальна, но для первой группы, у которых все хорошо.
— Чем еще отличаются сегодняшние запросы?
— Раньше было больше запросов на бизнес-процессы. Мы начинали думать про бизнес-процессы, про регламентацию, про то, как выстроить какие-то правила и порядки. Потом это накладывалось на сложившиеся отношения, которые мешали тому, чтобы эти порядки работали, и нужно было выстроить еще отношения, — не только по делу, но и между людьми, чтобы как-то договориться. А следующим шагом был выход на первое лицо, которое, как правило, является источником и всех побед, и всех бед. Что-то искрит — значит, что первое лицо что-то не то делает. И где-то это возможно изменить, а где-то невозможно. Но если раньше был заход: подчиненные плохо работают, они конфликтуют, они все теряют, они план не выполняют, то сейчас — меньше жалоб на персонал, а больше другие запросы: что дальше, какая стратегия, что делать, как вообще быть и как жить, — какие-то прямо экзистенциальные. И идет это от первого лица. То есть он сидит и думает сам, а от него эти вопросы идут
на весь коллектив. И вот в этом сейчас особенность, на мой взгляд. Большой
запрос — на формирование доверия внутри команды. И вообще на коммуникацию, на сближение позиций, просто на разговоры. Запрос так, может быть, не проговаривается, но после нескольких встреч становится очевидным, что именно надо. А надо, чтобы просто сидел посторонний человек. На условном совещании. И давал возможность всем присутствующим, чтобы, во-первых, они собрались. Потому что им собраться самим как будто нет достаточного повода, а тут пришел посторонний человек — надо собраться. И дальше — чтобы они могли сказать все, что они хотят сказать. Чтобы их никто не перебил, и посторонний человек последил, чтобы все могли высказаться. Большой запрос на разговор. Проговорить-послушать. Присутствует атмосфера какого-то напряжения и недоверия даже между теми людьми, которые 100 лет дружат. А путем проговоров какие-то позиции все-таки сближаются. И было несколько примеров, когда мы вообще ничего не делали, кроме того, что выступали модераторами. Ради нас назначили встречу, мы сделали условную повестку и строго по этой повестке предоставляли слово, следили, чтобы никто друг друга не перебивал, и каждый сказал то, что хочет сказать. И люди были довольны, говорили: наконец-то у нас состоялось это мероприятие, как же хорошо, спасибо большое. А почему они сами не могут это сделать? Почему раньше
не было такого запроса? Моя гипотеза: возможно, не было таких проблем. Сейчас проблемы поменялись, трансформировались, есть общий тревожный фон, и расстановка внутренних приоритетов влияет… Оказалось важным сейчас то, что раньше казалось ерундой — типа каких-то разговоров. Когда есть условная трибуна и условный микрофон, и тебя не затыкают на втором слове, и дают что-то сказать — это ценится, потому что поменялась система приоритетов в бизнесе. А раньше не ценилось. Бизнес бежал куда-то — больше прибыли, больше денег, лучше процессы, лучше клиенты, статистика, цифры, цифры… И под это все было построено. А тут такое ощущение: бабах, бизнес раз — и налетел, и стих. Остановился: ну и что, и куда я бежал, и далеко ли я прибежал, и куда мне бежать дальше, и что вообще с этим со всем делать?
На первый план вышли коммуникации. За коммуникациями стоят ценности. Вот я и считаю, что это — ценностная история. Очень сложно в организации что-то про ценности делать. Их можно обсуждать, осмыслять. Менять или как-то влиять на них — это задача на года, быстро, по щелчку, не меняется. Сначала можно проговорить, вербализировать: наши ценности вот такие, мы считаем, что вот это важно — а вот это не важно, вот это хорошо — а вот это плохо. Кто-то считает так, кто-то — по-другому. В управленческой команде ценностные различия особенно критичны и даже драматичны. Вдруг выяснилось, что какие-то вещи, которые раньше были мелочами, сейчас стали принципиальными. И что с этим делать? Можно сблизить позиции по каким-то вопросам, где нам надо вести совместные дела. А где можно обойтись, там и не сближаться, жить каждому со своими ценностями, принимать, что у нас по-разному
и по-другому не будет…
— Да, тема ценностей и корпоративной культуры — дело тонкое, и в лоб это обсуждать часто бессмысленно.
— Конечно. А иногда заказчики просят какие-нибудь простые услуги по работе с системой мотивации — например, провести конкурс, а реально за этим стоят ценности. И сейчас как раз внезапно увеличилось количество запросов на конкурсы. Чем хорош конкурс? В нем есть критерии, а значит, можно проговорить, что такое хорошо и что такое плохо. И конкурсы мотивируют, переключают внимание на тему конкурса. И вообще тут мотивация не денежная, не монетарная даже. Она связана с коммуникациями, с доверием, с общностью, цельностью и осмысленностью. Конкурс — как способ придания смысла. Хотя бы на короткое время. Есть цель, ты к ней идешь. Ты не один, вместе со всеми — бежишь наперегонки. Я думаю, что именно в этом польза конкурсов сейчас — почувствовать единство с командой, ощутить смысл в деятельности и в жизни вообще.
Беседовала Любовь Горбунова